Йохан Керн   Реальная физика   Физики   Библиотека
25 августа 2017

Главное, не слыть, а быть

Однажды встретились два политика. Оба ещё молодые, но оба рвутся к власти. Друг от друга им это скрывать не надо было. Одного поля ягода.

Один из них говорит другому:

- У тебя больше шансов стать когда-нибудь премьером. У тебя хорошо подвешен язык и, главное, большая харизма. У меня это выражено гораздо меньше.

- Главная наша цель, пробиться к вершине партии. А там появится шанс.

- Это верно. Но пробиваться нужно не обязательно к вершине партии. Если бы мне пробиться в руководство радио или телевидения, я смог бы тебе помочь быстрее добиться твоей цели.

Первый говорит:

- Если тебя прельщает этот пост, я буду стараться помочь тебе в этом. Если когда-нибудь стану премьером, будешь моим министром пропаганды.

- Как Гебельс у Гитлера? Я не стремлюсь стать министром. Ведь руководство радио и телевидением — это не министерская должность.

- Ну, как сказать. Может, и поважнее.

- Министр подчиняется правительству. А на радио и телевидении властвует свобода слова.

- Только того слова, в котором заинтересованы промышленники и им подобные.

- Это само собой. Но народу-то надо рассказывать сказочки. В наши времена СМИ, якобы, не пропагандируют, а информируют. Поэтому у нас и нет министров пропаганды.

- Все мы должны быть лицедеями. Но не безмозглыми. И чем больше мы в этом преуспеем, тем больше наши шансы на успех.

Политики редко помогают друг другу. Больше подсиживают один другого. Но у этих двух так сложилась судьба, что они не видели друг в друге непосредственных противников и действительно никогда не стояли на пути один у другого. Возможно, именно это послужило основой долголетней дружбы. Оба они медленно, но верно поднимались наверх в мире политики. У каждого были свои успехи и свои срывы. В политике надо быть осторожным. Одно неверное слово может привести к большим неприятностям. Однажды у Первого случился сбой, о котором он долго не мог забыть. Он в то время уже был министром труда. Ещё далеко до премьера, но надежды уже не беспочвенны. В день Первого мая он говорил перед небольшой толпой. Стараясь казаться простым и доступным, он сказал, что политики тоже не умеют делать чудес.

- Я думаю, добавил он, - что здесь нет никого, кто мог бы сделать предложение, от которого сразу всем стало бы намного лучше.

Он сделал небольшую паузу, которая должна была показать отсутствие в этой толпе людей, желающих на это ответить, и уже хотел продолжить, как услышал голос стоявшего несколько в стороне человека, прислонившегося к стволу дерева. Сразу было слышно, что он находился в состоянии хорошего подпития. Да и по его одежде сразу был виден опустившийся человек.

- Я могу, - только и сказал он.

Что может сказать человек, который в десять утра уже еле держится на ногах и язык которого уже заплетается, еле выговаривая слова? Первый решил дать толпе возможность посмеяться над ним.

- Ну, говори, - милостиво разрешил он.

- Вот если бы вас всех не стало, нам всем сразу стало бы намного лучше.

Толпа сдержанно засмеялась. Засмеялась скорее над ним, чем над пьяницей. Надо было как-то парировать услышанное. Готовой наработки для такого случая у него не было. Вот попы за две тысячи лет христианства подготовили ответы практически на любой вопрос неверующих критиканов. Для этого их и учат в их академиях.

- Ну что ж, иди ты в политику, попробуй нас заменить, - возможно более беззлобно постарался он ответить.

- Меня не пустят. Я не умею врать.

Второй удар пьяницы оказался похлеще первого. Толпа опять засмеялась. Ему опять надо было парировать. Да это прямо Сократ. Перед ним не устоишь. Правы те, которые не допускают никаких возможностей для желающих выступить со стороны. Время мероприятия, якобы, спланировано до минуты и не рассчитано на дискуссии. Дискуссии на виду у всех с неизвестными лицами, не стремящимися к карьере, очень опасны. Оказывается, даже алкоголик может подставить тебе ножку.

Народ не знает своих прав и не понимает, что мы, политики, его права у него украли. Если бы народ это понимал, нас бы немедленно выкинули на свалку. Или же сделали бы почтальонами по доставке народных наказов в парламент.

Если бы народ знал свои права и понимал свою силу, даже концернам пришлось бы прислушиваться ко мнению народа.

„Вся власть идёт от народа!“ Да если бы народ понимал, что это значит, его было бы невозможно ни обмануть, ни предать. Обманщики — это главные богачи. А предатели - это мы, политики. Народ, сам того не понимая, платит нам 30 серебренников за то, чтобы мы имели возможность его предавать. Народ бедствует, а мы благоденствуем за счёт этих его серебренников. Ну, не только на них, конечно, мы благоденствуем. Концерны доплачивают нам пару-другую золотых монет за довершение нашего предательства.

Народ чувствует, что мы все Иудушки. Но не может выразить это своими словами. Иногда часть правды удаётся выразить таким вот пьяницам, которые только и могут позволить себе сказать то, что они думают. „Если бы вас всех не стало“. Если бы нас всех не стало, а народ стал бы говорить правду, ни на кого не оглядываясь, для народа наступил бы рай на земле.

А пока правду осмеливаются говорить только пьяницы, рай существует только для нас, для политиков. А роль божества в нашем раю играют главные обманщики, для которых мы, политики, только куклы. И нам, куклам, надо бояться правды таких вот пьяных Сократов.

Разумеется, этот случай не попал в прессу, и практически не оказал никакого влияния на его дальнейшую карьеру. Он только сделал его ещё более осторожным при подобных контактах с простым народом.

Время шло. Благодаря их упорству, оно работало на них. Представился случай, помогший цель, когда-то бывшую у обоих далёкой мечтой, неожиданно быстро одним рывком приблизить к осуществлению. Умер человек, исполнявший роль руководителя радио и телевидения. Первый к тому времени стал председателем партии, и Второй сумел с его помощью занять освободившуюся вакансию. Конечно, при этом учитывали, что у него была безупречная репутация политического поведения.

Второй уже добился предела своих желаний, а первый ещё рвался к посту премьера. И Второй, помня свой с ним уговор, сделал всё возможное, чтобы желание Первого осуществилось. Радио и телевидение чуть ли не ежедневно прославляли его как единственный шанс народа на улучшение своего положения, на выход из нищеты. При очередных выборах партия, возглавляемая Первым, набрала необычно много голосов и Первый стал премьером. Второй, разумеется, первым поздравил его с этим достижением.

Первый был у всех на виду, а Второго знали разве что только политики. Народу он был неизвестен.

Быть премьером, разумеется, почётно. Но современные политики никогда не думают об интересах народа, а стараются угодить главам самых больших концернов, истинным правителям современных государств. Эти, в свою очередь, могут помешать или помочь их подъёму.

Но интересы у концернов и у народа во многом противоположны. Поэтому все политики, добившиеся самого высокого поста в государстве, со временем теряют популярность у народа, напрасно ждущего улучшения своего положения. Главы концернов стараются их заменить другими, ещё не испортившими свою репутацию народных любимцев. Редко кто из них умеет так поставить дело, чтобы продержаться на вершине власти более двух периодов между выборами.

Так случилось и в этот раз. Популярность Первого после первых перевыборов стала резко падать и после вторых выборов ему пришлось уступить место новому любимцу публики.

Бывшие премьеры не хотят довольствоваться более низкими постами, да их никто и не хочет видеть в своих помощниках. Они, нахапав во время своего правления всё, что могут, уходят на покой или же занимают какой-либо пост в промышленности, в руководстве концерна, расцвету которого они больше всего помогали во времена своего нахождения на вершине власти.

В это время Второй снова встретился с Первым один на один, и можно было снова быть откровенными.

- Ты знаешь, я стал думать, что твой выбор цели во времена нашей юности, возможно, был лучше моего. Я побывал на вершине власти, но теперь стал политическим трупом, а ты после десятка лет на своём посту попрежнему ценим всеми политиками, и, честно говоря, обладаешь значительной долей власти. Слова о том, что медии являются четвёртой формой власти, на мой взгляд, нисколько не являются преувеличением.

- Да, - сказал Второй, - я чувствую, что обладаю немалой толикой власти в государстве, и стараюсь, насколько могу, укрепить её. Но и ты имеешь ещё один шанс ярко блеснуть на солнце. Многие в твоей ситуации пишут мемуары и приобретают вторую популярность у читателей, любящих подобную литературу.

- Этот момент у меня, возможно, ещё впереди. А пока я буду привыкать к своему новому положению бывшего премьера. Жизнь ещё не кончилась. Будем поддерживать связь.

Второй отлично понимал, что и он зависит от воли глав концернов, как от них зависел Первый во времена своего взлёта. Он был знаком практически со всеми, и мог каждому из них оказать свои услуги. Но он мог бы, при желании, и навредить любому из них. Но это не в его интересах. Гораздо больше он был заинтересован в том, чтобы со всеми и с каждым ладить. С премьерами же, с этими калифами на час, он давно чувствовал себя на равных, если только не выше их. Уж их-то карьеру он точно мог разрушить в одночасье. Главное, не слыть, а чувствовать себя правителем, быть им.

Народ его не знал, но он знал всех, кого надо было знать. И мог управлять практически каждым из них. Он создавал мнение обо всех и обо всём в народе. Он создавал мнение самого народа.

Один из возможных будущих калифов на час, желая быстрее прийти к власти, захотел ввести на радио и телевидении периодическую смену их шефа, так, как это было с главным постом в государстве, с должностью премьера. Другими словами, он вместо Второго хотел поставить нового человека, который бы безусловно поддерживал именно его. Но как только Второй почувствовал, что под него копают, как он ответно сам копнул под новым претендентом на власть. И копнул так основательно, что его карьера была мгновенно разрушена. Он рассказал о нём то, чего никто не должен был знать. Этого было достаточно.

Второй основательно сидит в седле. Его власть не кратковременна, какой была власть Первого. Хотя его никто не знает, но он и премьер и парламент одновременно. И высший судья. Если он говорит, что в стране должны быть приняты определённые законы, то парламент их вскорости принимает. Если он намечает определённую политику, то премьер проводит её в жизнь. Он может дать слово одним слоям населения и не давать его другим. Он решает, какие новости должны прозвучать в эфире, и какие нет. Он, если надо, может даже рассказывать народу о событиях, которых никогда не было. Или о событиях, которые должны случиться. Он может разделять и властвовать более любого из премьеров, более, чем председатель парламента, более, чем судьи. Он более любого другого имеет право сказать о себе слова, которые когда-то сказал о себе Борис Годунов в одноимённой драме Пушкина: «Достиг я высшей власти».

Он, Второй, стал первым. Выше любого из Первых. Надолго.

Дополнительная информация

  1. Губительная ложь, которую мы не замечаем
  2. Мифы о демократии
  3. В 1933 г. евреи, объявившие войну Германии, не смогли найти повода, который бы годился для оправдания начала этой войны
  4. Если бы Готфрид Федер и Гитлер умели разгадывать еврейские ребусы
Johann Kern, Stuttgart
Йохан Керн   Реальная физика   Физики   Библиотека