Выступление А. К. Тимирязева на обсуждении книги Г. Ф. Александрова
Текст речи тов. Тимирязева А.К.
Вопросы философии. 1947. №1. С.440-444
Тимирязев А. К. (Москва). Я предполагаю сказать несколько слов по интересующим сейчас всех нас вопросам с точки зрения представителя естественных наук – точнее, представителя физики. Я не буду говорить о том, что в книге т. Александрова не отражено то влияние, которое оказали великие открытия в области естествознания на развитие философии. Об этом с исчерпывающей полнотой сказал т. Жданов. Мне хотелось бы всё-таки поставить один вопрос, на который надо было бы получить ответ в учебнике по истории философии. Ведь мы все знаем, что многие выдающиеся философы прошлого были в то же время исключительно выдающимися специалистами в самых разнообразных областях человеческого знания. Ведь Декарт и Лейбниц являются основателями современной математики. В основном, сделанное ими входит сейчас в то, что изучает всякий студент, знакомящийся с современной математикой. Выходит, что в этой области Декарт и Лейбниц дали нечто такое, что пережило столетия, чего нельзя сказать об их философских системах. Мне кажется, надо тщательно изучить ту методологию, которой руководились эти философы при создании своих основ аналитической геометрии и дифференциального исчисления. По-видимому, в процессе работы, над основами математики они делали меньше и философских ошибок. Как объяснить иначе, что результаты их работ в этой области в основном сохраняют своё значение в течение веков? Или возьмём работу Канта “Естественная история и теория неба”. Все мы знаем, какой отзыв об этой работе дал Энгельс. Эта работа пробила первую брешь в метафизическом мировоззрении естествознания XVIII века. Правда, космогоническая гипотеза Канта–Лапласа сейчас отошла на задний план, но из бесед с астрономами, занимающимися космогоническими теориями, я знаю, что при работе в этой области приходится всё-таки часто возвращаться к идеям Канта и Лапласа! Мне кажется, что живучесть этих работ должна быть объяснена и это объяснение, мне кажется, должны найти авторы будущих учебников по история философии. А теперь спросим себя, много ли работ в области конкретных наук, скажем, в области биологии, физики, химии и астрономии, дали наши современные философы? Я, конечно, и в мыслях не имею требовать от наших философов, чтобы они выполняли крупные работы в области математики или естествознания. Хотя ведь мы и не должны забывать, что мы владеем таким сокровищем, как великое учение Маркса–Энгельса–Ленина–Сталина, чем не обладали философы предыдущих столетии. По этой причине наши философы находятся в исключительно благоприятных условиях. Но многие из выступавших здесь говорили, что наши философы не знают как следует истории (даже те, кто преподает исторический материализм), не знают и современного естествознания. К сожалению, я могу подтвердить это на основании своего опыта. В этом году, например, на физическом факультете Московского университета был организован кружок по изучению философии физики. Мы так и не могли добиться, чтобы кружок посещали философы. Они предпочитают уклоняться. Высказываться по вопросам философии физики они не хотят.
Правда, здесь т. Иовчук говорил, что скоро всё изменится – скоро будет новый учебный план, и студенты философского факультета будут изучать и математику, и историю, и естественные науки. Боюсь, как бы программа не разрослась настолько, что она станет непосильной. Безусловно необходимо, чтобы каждый философ подробно изучал какую-либо одну из общественных или естественных дисциплин, но это надо сделать так, чтобы эта выбранная им дисциплина была им на самом деле хорошо изучена и чтобы он всё время следил за её новейшими успехами. На основе “выбранной им дисциплины философ должен проверять себя, насколько глубоко он усвоил марксизм-ленинизм, и помогать специалистам выбранной им дисциплины не делать методологических ошибок. А что получилось сейчас? В области физики, химии и биологии много ли помогли нам философы, а в этих областях науки дело обстоит очень неблагополучно. Это показали дискуссия о “Природе электрического тока” в 1930 году, дискуссия, происходившая по вопросам теоретической физики на страницах “блаженной памяти” журнала “Под знаменем марксизма” и т. д. Сейчас громадным влиянием пользуется за границей так называемая “копенгагенская школа” теоретической физики, открыто считающая Маха своим основателем. Посещая кружок по изучению философии физики в Московском университете, от которого философы устранились, я мог убедиться, что наша молодёжь искренне желает критически изучать современную физику с позиций диалектического материализма, но в то же время я убедился, что эта молодёжь, выражаясь попросту, так “напичкана” современными учебниками, написанными представителями копенгагенской школы, что против желания она начинает в своих высказываниях давать чисто махистские формулировки!
А вот какой получился от этого удар рикошетом и для тех” кто изучает историю философии. Мы все хорошо знаем, какую роль сыграл в истории науки и в истории философии Галилей. Ведь он был в числе тех людей науки, о которых товарищ Сталин сказал: “Наука знает в своем развитии немало мужественных людей, которые умели ломать старое и создавать новое, несмотря ни на какие препятствия, вопреки всему”.
А теперь я вас спрашиваю: можем мы прочесть в русском переводе самое боевое сочинение Галилея “Диалог о двух системах мира”? Сейчас можно достать только историю физики профессора Н. А. Любимова, изданную в 1895 году, где даются отрывки из этого диалога. Я слышу с 1919 года, что у нас собираются издать этот диалог. Слыхал я, что одну уже подготовленную рукопись в издательстве потеряли потом заказали новую. Я бывал на заседаниях по утверждению плана издания Гостехиздата, напоминал об издании Галилея, но так ничего и не получалось. Среди зарубежных математиков и физиков-теоретиков господствует убеждение, что “теоретически” система Коперника и “обветшалая система Птолемея” – одно и то же! Эта “теория” идёт от Маха!
“Если абстрагировать неизвестную и не принимаемую во внимание среду мирового пространства, то – относительные движения в мировой системе и с точки зрения учения Птолемея и с точки зрения учения Коперника одни и те же. Оба учения одинаково правильны, но последнее только проще и практичнее” (Э. Мах. Механика, нем. изд., Лейпциг, 1901, стр. 242).
А вот что говорит Эйнштейн, воспринявший от Маха это “учение” о тождестве систем Птолемея и Коперника: “Борьба столь ожесточенная в ранние дни науки между взглядами Птолемея и Коперника становится совершенно лишенной смысла. Каждая из координатных систем может быть использована с одинаковым основанием” (Эйнштейн и Инфельд. Эволюция физики, англ. изд., Кембридж, 1938. стр. 224).
Что здесь дело не в авторитете Эйнштейна, а в авторитете Маха, вытекает из следующего. В той же самой книге, откуда мы взяли последнюю выдержку, Эйнштейн выступает против главы копенгагенской школы Нильса Бора, против его толкования так называемого “принципа неопределённости”, из которого вытекает, по мнению копенгагенской школы, “индетерминизм”. Эйнштейн считает, что так называемый принцип неопределённости надо относить к средним величинам для целой группы электронов, а не к одному электрону, и тогда всякий индетерминизм пропадает. Словом, в данном случае Эйнштейн выступил против махистской школы и в защиту детерминизма. Надо было видеть, с какой злобой наши отечественные махисты накинулись на Эйнштейна: “Эйнштейн выжил из ума”, “Эйнштейн говорит о вещах, которых он не понимает”!
Вот, товарищи, мы здесь много говорили о Гегеле, о прусском государстве, которого, по счастью, теперь больше нет! И что же оказывается? Нравы прусского государства времён Гегеля ещё живы! Ведь опора прусского королевства – прусские юнкера – говорили: “Пусть будет власть короля не ограничена, раз он выполняет нашу волю” (“Und der Kцnig absolut wenn er unser Willen thut”). А разве не таково отношение махистов к Эйнштейну? Он великий учёный только до тех пор, пока он не идёт против Маха! Дальше. Мысль, которую высказал Эйнштейн, попытался применить советский физик профессор В. К. Семенченко. Он изложил весь курс квантовой механики, не упоминая о том, чтт ведёт к индетерминизму. Книга была свёрстана в конце 1940 года. В последнюю минуту прежнее руководство Учпедгиза вдруг испугалось, “как бы чего не вышло”, и в результате набор книги рассыпали! А ведь такая книга – это настоящая борьба против идеализма; ведь мало указать на то, что у Бора и его сторонников идеалистические формулировки, вам сейчас же скажут: а ведь на этом построена квантовая механика, подтверждаемая многочисленными опытами! А вот когда вы на практике покажете, что всё рациональное зерно квантовой механики можно изложить, не прибегая к идеалистическим вывертам, тогда спорить уже трудно. Ведь махисты говорят, что принцип неопределенности, ведущий к индетерминизму, есть фундамент квантовой механики, а профессор Семенченко изложил всю квантовую механику, не пользуясь этим принципом. А чтобы понять, какое это имеет значение, напомним, что говорит об этом принципе упомянутый т. Ждановым физик Эддингтон. Вот выдержка из книги “Природа физической вселенной”. Рассказав об установлении Гейзенбергом в 1927 г. принципа неопределённости (Эддингтон без всяких прикрас называет его “принципом индетерминизма”), Эддингтон продолжает: “Пожалуй. придется сказать на основании этих аргументов, взятых из современной науки, что религия впервые стала возможной для разумного человека науки только с 1927 года... Если наши ожидания окажутся хорошо обоснованными, то 1927 год впервые увидел окончательное крушение причинности под ударами Гейзенберга, Бора, Борна и других. Этот год будет величайшей эпохой в развитии научной философии”. (!!!–А.Т.) (Eddington, The Nature of the Physical World, Cambridge, 1929. стр. 350).
Иногда в области физики создаётся такое положение, что новое исследование, которое идёт вразрез с установившимися “канонами” зарубежной физики, объявляется ошибочным.
В этом отношении чрезвычайно характерен случай с нашим молодым теоретиком т. Власовым А. А.; в своей диссертации он нашёл новый, чрезвычайно плодотворный метод исследования, который может быть распространён на самые разнообразные области физики. Но на его беду, из его теории вытекает новая теория процесса кристаллизации, в некоторых частях вскрывающая ряд недостатков господствующей сейчас теории Борна. На теорию Борна теоретики-махисты готовы молиться, и вдруг какой-то “неизвестный” молодой учёный осмеливается критиковать “самого Борна”!
Появилась статья “О несостоятельности работ Власова”. Отвечать на эту “критику” редакции научных журналов не дали возможности. А в единственном журнале Московского университета напечатание ответа Власова затянулось более чем на полгода. На основании “критики” поставлен вопрос о “снятии” Власова с заведывания кафедрой теоретической физики! Это дело завершилось тем, что в английском журнале “Nature” сам Борн, говоря о работах Власова, сказал (“Nature”, 22 февраля 1947 г.): “Я надеюсь, что идеи Власова окажутся правильными”. А ведь казалось бы кто-кто, а Борн мог бы обидеться на критику своей теории Власовым! Разве нам не должно быть стыдно, что в этом споре Власова с его противниками прозвучал в пользу Власова голос Борна, а не голос общественности советских физиков? Этого голоса у нас что-то не слышно! А получаем ли мы какую-либо помощь от наших философов? Об этом и говорить не приходится!
В настоящее время господствующим мнением среди руководящих кругов в области теоретической физики является тезис, что физика делится на две области: старая физика (на основе которой построена вся техника до техники построения атомных бомб включительно) и новая. Старая физика доступна человеческому разуму, новая недоступна: понимать её нельзя, к ней можно только привыкнуть. Раздаются даже голоса, что человек должен биологически измениться, прежде чем он начнёт понимать современную физику!
Могу на основании имеющихся у меня сведений сказать, что у нас есть много выдающихся физиков, которые, не дожидаясь пока в нас произойдут биологические изменения, уже многое сделали для того, чтобы связать старую физику с новой, и для того, чтобы “непонятную” новую физику сделать понятной. Но все эти мысли лежат в рукописях, которые не печатаются. А ведь этот молчаливый, но жестокий спор идет по двум философским вопросам: 1) переходят ли все формы материи и формы движения друг с друга или между двумя областями физики проведена китайская стена и 2) познаваем ли мир или нет. И в этом споре наши философы нам, физикам, не помогают. Так отставание в области философии ведёт к отставанию с области такой науки, как физика!
Разве не отсталостью нашей объясняется такой факт, когда специалисты по атомному ядру заявляют (это относится к нашим теоретикам, равно как и зарубежным): та теория атомного ядра должна считаться хорошо обоснованной, которая может просуществовать в течение одного месяца!
И ещё одно замечание. Правда, теперь на страницах “Большевика” появляются обзоры современных зарубежных идеалистических “философии”, но ведь целый ряд таких “философий”, касающихся физики, проходит мимо наших философов.
Вот например, статья Уайттекера “О некоторых спорных вопросах философии физических наук” – это часть президентской речи президента Эдинбургского Королевского общества. В этой речи подробно разбираются рассуждения Эддингтона, Джинса и Мильна о том, что всю теоретическую физику можно построить без всяких опытов – просто так из глубины нашего сознания! Уайттекер явно симпатизирует этим взглядам, но оговаривается, что такую точку зрения, отвергающую совершенно всякий опыт для создания теорий, нельзя всё-таки считать вполне доказанной. Причина, заставляющая сомневаться Уайттекера, я думаю, всех нас позабавит. Оказывается, отвергать опыт нельзя потому, что “сам святой Фома Аквинский говорил, что опыт есть единственная надежная основа” (!!!–А.Т.) (Журнал “Philosophical Magazine”, май 1942 г.. статья профессора Е. Т. Уайттекера “О некоторых спорных вопросах философии физических наук”, стр. 355).
Перехожу к выводам. Современная теоретическая физика наводнена сейчас враждебными философскими течениями, тормозящими её развитие; этим враждебным течениям не даётся должного отпора. Вот почему отставание нашей философской работы ведёт к отставанию физики и других естественных наук.
Здесь говорили, что большинство философов отстранено от работы сравнительно небольшой группой, присвоившей себе монополию. Это в ещё большей степени верно в отношении физики. А в то же время у нас хороших физиков далеко не так мало, как многие думают; надо только правильно организовать работу, дать им возможность обсуждать спорные вопросы физики с такой же свободой, с какой обсуждали мы здесь наши недостатки в области философии, и, наконец, дать им возможность печатать их труды!
