Друзья спускаются к самой воде и идут по низкой кромке берега. В широком и спокойном водном зеркале плывут серовато-белые облака, скользя оплывшими краями по зарослям тростника на том берегу. Река кажется такой же старой и заброшенной, как и развалины крепости. Пульс современной жизни учащенным ритмом бьется на канале, а покинутые берега Мёрта предоставлены прошлому. Задушевная беседа двух друзей из Страсбурга не мешает раздумью Анри. Ни с кем еще со времени отъезда Альбера Жилля не находил он такого взаимопонимания. С ними он не испытывает ни томительной муки пустых, поверхностных разговоров, ни досады за бесцеремонное, назойливое вмешательство в мир своих сокровенных дум.
Воспоминания Аппеля, опубликованные полвека спустя, проливают свет на содержание их бесед. Прежде всего внимание их приковано к задачам и примерам, предложенным на занятиях профессором Эллио. Ведь математика — их желанное будущее. Каждый предлагает свой вариант решения, но рассуждения Пуанкаре нередко поражают неожиданным поворотом мысли. Временами они останавливаются и внимательно вслушиваются в его объяснения, подкрепляемые наспех сделанными на стене геометрическими рисунками. С математических проблем разговор перебрасывается на другие учебные предметы и на обучение вообще. Анри сдержанно иронизирует по поводу психологии, преподносившейся лицеистам с довольно наивных позиций. Говорит он скупо и лаконично, с продолжительными паузами. Возможно, что неосознанно он подражает своему отцу, весьма немногословному собеседнику. Увлекает лицеистов и такая вечная для человечества тема, как вопрос о жизни на других мирах вселенной.
Но рано или поздно они неизбежно спускаются с абстрактных высот на землю. Тон беседы сразу меняется, голоса их начинают звучать резче, в них сквозят тревога и негодование. Какой эльзасец, какой лотарингец не считает своим долгом заклеймить позорный франкфуртский мир? Бездарные и преступные политики пошли на сговор с Бисмарком, откупились от врага их родными провинциями. Можно ли спокойно и вразумительно говорить о несчастье, принесенном войной, о бурных дебатах в Национальном собрании, о политических маневрах партий? Отечество и сейчас, после заключения мира, все еще в опасности. Врагов у него много, и главный враг — монархисты, мечтающие о новой реставрации. Конечно дае, все трое — убежденные республиканцы. Весь лицей, от самого тщедушного десятиклассника до заправил-выпускников, горой стоит за республику. Впрочем, кто только не причислял себя в те дни к республиканцам! Даже самодовольные и предприимчивые “рыцари наживы” — буржуа и те против монархии. Они по горло сыты политическими авантюрами империи и не хотят больше испытывать судьбу. Их маклерские конторы, доходные дома, земельные участки, акции компаний сами по себе, как хорошо налаженный механизм, приносят прибыль. Нужны лишь спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Финансовые и коммерческие сделки требуют твердых политических гарантий. Буржуазия, быть может, простила бы империи ее авантюры, если бы они успешно завершались, но неудач деловые люди не прощают. Поэтому буржуа за республику, но за республику упорядоченную, с твердой и авторитетной властью, которая могла бы успокоить страну, вернуть разоренной и обескровленной Франции ее благосостояние, а вместе с ним величие и славу.
Адольф Тьер, нынешний президент, кажется многим вполне подходящей фигурой для главы государства. Недаром он был избран в Национальное собрание сразу от 26 департаментов. За два года его правления Франция выплатила контрибуцию, спровадив тем самым со своей территории прусские войска. Вспоминают, что Тьер еще в прежнем правительстве выступил против объявления войны. “Момент выбран неудачно. Я рассматриваю войну как неблагоразумный шаг”, — заявил он тогда. Теперь его слова звучат как мудрое предостережение опытного политика. Но больше всего импонирует буржуазным кругам то усердие, которое проявил Тьер в борьбе с Парижской коммуной. Уж этот не потерпит в стране внутренних смут! К тому же Тьер недвусмысленно пообещал с трибуны, что “республика будет консервативной или ее не будет вовсе”.
Юные лицеисты тоже за Тьера. Поль Аппель вспоминает, что в мае месяце, когда Тьера вынудили уйти в отставку, они весьма бурно проявили свое возмущение. Все учащиеся, за исключением одного, выразили свои симпатии экс-президенту, подписав петицию протеста. Молодые республиканцы взяли под защиту палача Парижской коммуны, реакционного политического деятеля, еще в 1834 году потопившего в крови восстание лионских рабочих, которого даже умеренный республиканец Гамбетта окрестил “зловещим стариком”. Что это — политическое недомыслие, издержки горячей, но неискушенной молодости или апология консервативных взглядов? Неужели карлик Тьер, прозванный в народе “карапузом” за свою тщедушную, плюгавую фигуру, вырос в глазах лицеистов в могучего и мудрого государственного деятеля? Дело, по-видимому, не только в том, что учащиеся лицея были выходцами из состоятельных семей, из среды интеллигенции и буржуазии. Объяснение позиции лицеистов следует искать скорее всего в парадоксальном своеобразии момента.
Политический состав Национального собрания того времени совершенно не соответствовал политической карте страны. При общих антимонархических настроениях французов власть оказалась в руках монархистов, которые составляли большинство в Национальном собрании. Не скрывая своего отвращения к республике, они почти открыто готовились к реставрации монархического режима. Республика предназначалась ими лишь для того, чтобы расчистить почву для монархии. Только их взаимные распри мешали немедленному осуществлению этих замыслов. Три фракции монархистов — легитимисты, орлеанисты и бонапартисты — остро соперничали между собой в вопросе о том, кого возвести на престол. Не желая уступать друг другу, они вынужденно мирились с республикой как с временным злом. Это была республика без республиканской конституции, без республиканских учреждений, без республиканского духа, словом, республика без республиканцев, как ее называли.
Тьер, с его практическим чутьем опытного политика, понимал, что при общих республиканских настроениях широких масс парода восстановление монархии чревато весьма серьезными осложнениями. Поэтому он твердо противостоял всем попыткам реставрации, хотя сам принадлежал к партии орлеанистов. Президент Тьер оказался недостаточно консервативным для монархического большинства, он стал препятствием на пути осуществления монархических планов. Так, в мае 1873 года между правительством Тьера и Национальным собранием возник острый конфликт, который привел к отставке президента. Выступая за Тьера, Анри и его лицейские друзья прежде всего выступали против монархического большинства Национального собрания; оказывая поддержку президенту, они в первую очередь защищали республику. Что делать, если назревшие противоречия между республиканскими и монархическими силами страны сконцентрировались в открытом конфликте между Тье-ром и монархической трехголовой гидрой Национального собрания? Избранный новым президентом маршал Мак-Магон открыто поддерживал монархические и клерикальные круги. Республика действительно оказалась в опасности.
За разговорами лицеисты не заметили, как оказались среди зеленеющих садов Мальзевилля. Пробуждающаяся природа, казалось, таила в себе множество волнующих обещаний, а молодость не склонна предаваться глубокому пессимизму. Рубеж войны безвозвратно отодвинул в прошлое беспечные годы их детства, но будущее представляется им ясным и уверенным. Этот год станет в их жизни переломным, откроет им двери в новый увлекательный мир. Они верят в свою судьбу, а их судьба неотделима от будущего Франции.
|
|
 |