ДВА НАПРАВЛЕНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ ФИЗИКЕ И ФРАНЦУЗСКИЙ ФИДЕИЗМ
Во Франции идеалистическая философия не менее решительно
ухватилась за шатания махистской физики. Мы уже видели, как неокритицисты
встретили "Механику" Маха, сразу отметив идеалистический характер основ
философии Маха. Французский махист Пуанкаре (Анри) в этом отношении имел еще
больше удачи. Реакционнейшая идеалистическая философия с определенно
фидеистическими выводами сразу ухватилась за его теорию. Представитель этой
философии Леруа (Le Roy) рассуждал так: истины науки суть условные знаки,
символы; вы бросили нелепые, "метафизические" претензии на познание объективной
реальности; будьте же логичны и согласитесь с нами, что наука имеет только
практическое значение для одной области человеческих действий, а религия имеет
не менее действительное значение, чем наука, для другой области действий;
отрицать теологию "символическая", махистская наука не имеет права. А. Пуанкаре
устыдился этих выводов и в книге "Ценность науки" специально напал на них. Но
посмотрите, какую гносеологическую позицию пришлось ему занять, чтобы
освободиться от союзников типа Леруа. "Г. Леруа, - пишет Пуанкаре, - объявляет
разум непоправимо бессильным лишь для того, чтобы уделить побольше места для
других источников познания, для сердца, чувства, инстинкта, веры" (214-215). "Я
не иду до конца": научные законы суть условности, символы, но "если научные
"рецепты" имеют ценность, как правило для действия, то это потому, что в общем и
целом они, как мы знаем, имеют успех. Знать это - значит уже знать кое-что, а
раз так, - какое вы имеете право говорить нам, что мы не можем ничего знать?"
(219).
А. Пуанкаре ссылается на критерий практики. Но он только
передвигает этим вопрос, а не решает его, ибо этот критерий можно толковать и в
субъективном и в объективном смысле. Леруа тоже признает этот критерий для науки
и промышленности; он отрицает только, чтобы этот критерий доказывал
объективную истину, ибо такого отрицания достаточно ему для признания
субъективной истины религии рядом с субъективной (не существующей помимо
человечества) истиной науки. А. Пуанкаре видит, что ограничиться ссылкой на
практику против Леруа нельзя, и он переходит к вопросу об объективности науки.
"Каков критерий объективности науки? Да тот же самый, как и критерий нашей веры
во внешние предметы. Эти предметы реальны, поскольку ощущения, которые они в нас
вызывают (qu'ils nous font éprouver), представляются нам соединенными, я не
знаю, каким-то неразрушимым цементом, а не случаем дня" (269-270).
Что автор такого рассуждения может быть крупным физиком,
это допустимо. Но совершенно бесспорно, что брать его всерьез, как философа,
могут только Ворошиловы-Юшкевичи. Объявили материализм разрушенным "теорией",
которая при первом же натиске фидеизма спасается под крылышко
материализма! Ибо это чистейший материализм, если вы считаете, что ощущения
вызываются в нас реальными предметами и что "вера" в объективность науки такова
же, как "вера" в объективное существование внешних предметов.
"...Можно сказать, например, что эфир имеет не меньше
реальности, чем какое угодно внешнее тело" (270).
Какой бы шум подняли махисты, если бы это сказал материалист!
Сколько бы тут было беззубых острот насчет "эфирного материализма" и т. п.
Но основоположник новейшего эмпириосимволизма через пять страниц уже вещает:
"Все, что не есть мысль, есть чистое ничто; ибо мы не можем мыслить ничего,
кроме мысли" (276). Ошибаетесь, г. Пуанкаре: ваши произведения доказывают, что
есть люди, которые могут мыслить только бессмыслицу. К числу этих людей
принадлежит известный путаник Жорж Сорель, который утверждает, что "две первые
части" книги Пуанкаре о ценности науки "написаны в духе Леруа" и что поэтому
обоим этим философам можно "помириться" на следующем: попытка установить
тождество между наукой и миром есть иллюзия, не нужно ставить вопроса о том,
может ли наука познавать природу, достаточно соответствия науки с нами
создаваемыми механизмами (Georges Sorel: "Les préoccupations métaphysiqucs des
physiciens modernes", P., 1907, p. 77, 80, 81<<*204>>).
Но если "философию" Пуанкаре достаточно только отметить и
пройти мимо, то на сочинении А. Рея необходимо подробно остановиться. Мы уже
указали, что два основные направления в современной физике, которые Рей называет
"концептуалистским" и "неомеханистским", сводятся к различию идеалистической и
материалистической гносеологии. Мы должны посмотреть теперь, как позитивист Рей
решает задачу, диаметрально противоположную задаче спиритуалиста Дж. Уорда,
идеалистов Г. Когена и Э. Гартмана, именно: не подхватить философских ошибок
новой физики, уклона ее в сторону идеализма, а исправить эти ошибки, доказать
незаконность идеалистических (и фидеистических) выводов из новой физики.
Через все сочинение А. Рея красной нитью проходит признание
того факта, что за новую теорию физики "концептуалистов" (махистов) ухватился
фидеизм (стр. II, 17, 220, 362 и др.) и "философский идеализм"
(200), скептицизм относительно прав разума и прав науки (210, 220), субъективизм
(311) и т. д. И поэтому центром своей работы А. Рей берет совершенно
правильно разбор "мнений физиков относительно объективной ценности физики"
(3).
Каковы же результаты этого разбора?
Берем основное понятие, понятие опыта. Рей уверяет, что
субъективистское толкование Маха (будем брать его для простоты и краткости за
представителя той школы, которую Рей называет концептуалистской) - одно
недоразумение. Правда, к числу "главных новых черт философии конца XIX века"
принадлежит то, что "эмпиризм, все более тонкий, все более богатый оттенками,
приводит к фидеизму, к признанию главенства веры, - эмпиризм, который некогда
был великим оружием в борьбе скептицизма против утверждений метафизики. Не
произошло ли это потому, что, в сущности, путем незаметных нюансов, мало-помалу,
извратили реальный смысл слова "опыт"? На самом деле, опыт, если взять его в его
условиях существования, в той экспериментальной науке, которая определяет его и
полирует, - опыт ведет нас к необходимости и к истине" (398). Несомненно, что
весь махизм, в широком смысле этого слова, есть не что иное, как извращение
путем незаметных нюансов реального смысла слова "опыт"! Но как же исправляет это
извращение Рей, обвиняющий в извращении только фидеистов, а не самого Маха?
Слушайте: "Опыт, по обычному определению, есть познание объекта. В физической
науке это определение более уместно, чем где бы то ни было... Опыт есть то, над
чем наш ум не властен, чего не могут изменить наши желания, наша воля, - то, чтò
дано, чего мы не создаем. Опыт есть объект перед (en face du) субъектом"
(314).
Вот вам образчик защиты махизма Реем! Как гениально прозорлив
был Энгельс, охарактеризовавший новейший тип сторонников философского
агностицизма и феноменализма кличкой: "стыдливые материалисты". Позитивист и
ярый феноменалист, Рей - превосходный экземпляр этого типа. Если опыт есть
"познание объекта", если "опыт есть объект перед субъектом", если опыт состоит в
том, что "нечто внешнее (quelque chose du dehors) существует и существует
необходимо" (se pose et en se posant s'impose, p. 324), - то это, очевидно,
сводится к материализму! Феноменализм Рея, его усерднейшее подчеркивание, что
нет ничего кроме ощущений, что объективное есть общезначимое и пр. и т. п.,
- это все фиговый листочек, пустое словесное прикрытие материализма, раз нам
говорят: "Объективно то, что дано нам извне, навязано (impose) опытом; то, чего
мы не производим, что произведено независимо от нас и что в некоторой степени
производит нас" (320). Рей защищает "концептуализм", уничтожая концептуализм!
Опровержение идеалистических выводов из махизма достигается только тем, что
махизм истолковывается в смысле стыдливого материализма. Признавши сам различие
двух направлений в современной физике, Рей трудится в поте лица своего над тем,
чтобы стереть все различия в пользу материалистического направления. Например,
относительно школы неомеханизма Рей говорит, что она не допускает "ни малейшего
сомнения, ни малейшей неуверенности" в вопросе об объективности физики (237):
"здесь (т. е. на почве учений этой школы) вы далеки от всех тех обходных
путей, через которые вы были вынуждены пройти с точки зрения других теорий
физики, чтобы придти к утверждению этой объективности".
Вот эти-то "обходные пути" махизма и прикрывает Рей,
набрасывает на них флер во всем своем изложении. Основная черта материализма -
именно та, что он исходит из объективности науки, из признания
объективной реальности, отражаемой наукою, тогда как идеализм нуждается в
"обходных путях", чтобы "вывести" объективность так или иначе из духа, сознания,
из "психического". "Неомеханистская (т. е. господствующая) школа в физике,
- пишет Рей, - верит в реальность физической теории в том же смысле, в
каком человечество верит в реальность внешнего мира" (р. 234, § 22:
тезис). Для этой школы "теория хочет быть снимком (le décalque) с объекта"
(235).
Справедливо. И эта основная черта "неомеханистской" школы есть
не что иное, как основа материалистической гносеологии. Никакие отречения
Рея от материалистов, никакие уверения его, что неомеханисты тоже, в сущности,
феноменалисты и т. п., не могут ослабить этого коренного факта. Суть
различия неомеханистов (материалистов более или менее стыдливых) и махистов в
том и состоит, что последние отступают от такой теории познания и,
отступая от нее, неизбежно оступаются в фидеизм.
Возьмите отношение Рея к учению Маха о причинности и
необходимости природы. Только на первый взгляд, - уверяет Рей, - Мах
"приближается к скептицизму" (76) и к "субъективизму" (76); эта
"двусмысленность" (équivoque, р. 115) рассеивается, если взять учение Маха в
целом. И Рей берет его в целом, приводит ряд цитат и из "Учения о теплоте" и из
"Анализа ощущений", специально останавливается на главе о причинности в первом
из названных сочинений, - но... но остерегается привести решающее место,
заявление Маха, что физической необходимости нет, а есть только логическая!
На это можно только сказать, что это не истолкование, а подкрашивание Маха, что
это - стирание различий между "неомеханизмом" и махизмом. Вывод Рея: "Мах
продолжает анализ и принимает заключения Юма, Милля и всех феноменалистов, по
взгляду которых причинность не имеет в себе ничего субстанционального и
является только привычкой мышления. Мах принимает основную тезу феноменализма,
по отношению к которой учение о причинности есть простое следствие, именно: что
не существует ничего, кроме ощущений. Но Мах добавляет в чисто объективистском
направлении: наука, исследуя ощущения, находит в них постоянные и общие
элементы, которые, будучи абстрагированы из ощущений, имеют ту же реальность,
как и они, ибо они почерпнуты из ощущений посредством чувственного наблюдения. И
эти постоянные и общие элементы, как-то: энергия и ее превращения, представляют
из себя основу систематизации физики" (117).
Выходит, что Мах принимает субъективную теорию причинности Юма
и толкует ее в объективистском смысле! Рей увертывается, защищая Маха ссылками
на его непоследовательность и подводя к тому, что в "реальном" толковании опыта
этот опыт ведет к "необходимости". А опыт есть то, что дано извне, и если
необходимость природы, законы ее тоже извне даны человеку, из
объективно-реальной природы, - тогда, разумеется, всякая разница между махизмом
и материализмом исчезает. Рей защищает махизм от "неомеханизма" тем, что по всей
линии капитулирует перед последним, отстаивая словечко феноменализм, а не суть
этого направления.
Пуанкаре, например, вполне в духе Маха выводит законы природы -
вплоть до того, что пространство имеет три измерения, - из "удобства". Но это
вовсе не означает: "произвольный", спешит "поправить" Рей. Нет, "удобный"
выражает здесь "приспособление к объекту" (курсив Рея, с. 196). Нечего
сказать, великолепное разграничение двух школ и "опровержение" материализма...
"Если теория Пуанкаре отделяется логически непереходимой пропастью от
онтологического истолкования механистской школы" (т. е. от признания этой
школы, что теория есть снимок с объекта)... "если теория Пуанкаре способна
служить опорой для философского идеализма, то, по крайней мере, на почве науки
она согласуется очень хорошо с общим развитием идей классической физики, с
тенденцией рассматривать физику, как объективное знание, столь же объективное,
как и опыт, т. е. как ощущения, из которых опыт исходит" (200).
С одной стороны, нельзя не сознаться; с другой стороны, надо
признаться. С одной стороны, непереходимая пропасть отделяет Пуанкаре от
неомеханизма, хотя Пуанкаре стоит посредине между "концептуализмом" Маха
и неомеханизмом, а Мах будто бы вовсе не отделен никакой пропастью от
неомеханизма. С другой стороны, Пуанкаре вполне согласим с классической физикой,
всецело, по словам самого Рея, стоящей на точке зрения "механизма". С одной
стороны, теория Пуанкаре способна служить опорой философского идеализма, с
другой стороны, она совместима с объективным толкованием слова опыт. С одной
стороны, эти дурные фидеисты извратили смысл слова опыт путем незаметных
уклонений, отступая от правильного взгляда, что "опыт есть объект"; с другой
стороны, объективность опыта значит только, что опыт есть ощущения, - с чем
вполне согласен и Беркли, и Фихте!
Рей запутался потому, что поставил себе неразрешимую задачу:
"примирить" противоположность материалистической и идеалистической школы в новой
физике. Он пытается ослабить материализм неомеханистской школы, подводя под
феноменализм взгляды физиков, считающих свою теорию снимком с
объекта.<<*205>> И он пытается ослабить идеализм концептуалистской
школы, отсекая самые решительные заявления ее сторонников и толкуя остальные в
смысле стыдливого материализма. До какой степени фиктивно при этом, вымученно
отречение Рея от материализма, показывает, например, его оценка теоретического
значения дифференциальных уравнений Максвелла и Герца. Для махистов то
обстоятельство, что эти физики ограничивают свою теорию системой уравнений, есть
опровержение материализма: уравнения - и все тут, никакой материи, никакой
объективной реальности, одни символы. Больцман опровергает этот взгляд, понимая,
что он опровергает феноменологическую физику. Рей опровергает его, думая
защищать феноменализм! "Нельзя отказываться, - говорит он, - от причисления
Максвелла и Герца к "механистам" на том основании, что они ограничились
уравнениями, подобными дифференциальным уравнениям в динамике Лагранжа. Это не
значит, что, по мнению Максвелла и Герца, мы не сможем построить механическую
теорию электричества на реальных элементах. Напротив, возможность этого
доказывается тем фактом, что электрические явления представляет теория, форма
которой тождественна с общей формой классической механики" (253)...
Неопределенность в теперешнем решении проблемы "будет уменьшаться по мере того,
как точнее будет вырисовываться природа тех количественных единиц,
т. е. элементов, которые входят в уравнения". Неисследованность тех или
иных форм материального движения не является для Рея поводом к отрицанию
материальности движения. "Однородность материи" (262), - не как постулат, а как
результат опыта и развития науки, "однородность объекта физики", - вот что
является условием применимости измерений и математических вычислений.
Вот оценка Реем критерия практики в теории познания: "В
противоположность посылкам скептицизма мы имеем право сказать, что практическая
ценность науки вытекает из ее теоретической ценности" (368)... О том, что эти
посылки скептицизма совершенно недвусмысленно приняты Махом, Пуанкаре и всей их
школой, Рей предпочитает умолчать... "И та и другая ценность суть две
неразрывные и строго параллельные стороны ее объективной ценности. Сказать, что
данный закон природы имеет практическую ценность, ...сводится, в сущности, к
тому, чтобы сказать, что этот закон природы имеет объективное значение...
Воздействие на объект предполагает изменение объекта, реакцию объекта,
соответствующую нашим ожиданиям или предвидениям, на основании которых мы это
воздействие предприняли. Следовательно, эти ожидания или эти предвидения
содержат в себе элементы, контролируемые объектом и нашим действием... В
этих различных теориях есть, значит, часть объективного" (368). Это вполне
материалистическая и только материалистическая теория познания, ибо другие точки
зрения и махизм в особенности отрицают объективное, т. е. не зависящее от
человека и человечества значение критерия практики.
Итог: Рей подошел к вопросу совсем не с той стороны, как Уорд,
Коген и К°, но результаты и у него получились те же, - признание
материалистической и идеалистической тенденции, как основы разделения двух
главных школ в современной физике.
Знаете ли Вы, в чем фокус эксперимента Майкельсона?
Эксперимент А. Майкельсона, Майкельсона - Морли - действительно является цирковым фокусом, загипнотизировавшим физиков на 120 лет.
Дело в том, что в его постановке и выводах произведена подмена, аналогичная подмене в школьной шуточной задачке на сообразительность, в которой спрашивается: - Cколько яблок на березе, если на одной ветке их 5, на другой ветке - 10 и так далее При этом внимание учеников намеренно отвлекается от того основополагающего факта, что на березе яблоки не растут, в принципе.
В эксперименте Майкельсона ставится вопрос о движении эфира относительно покоящегося в лабораторной системе интерферометра. Однако, если мы ищем эфир, как базовую материю, из которой состоит всё вещество интерферометра, лаборатории, да и Земли в целом, то, естественно, эфир тоже будет неподвижен, так как земное вещество есть всего навсего определенным образом структурированный эфир, и никак не может двигаться относительно самого себя.
Удивительно, что этот цирковой трюк овладел на 120 лет умами физиков на полном серьезе, хотя его прототипы есть в сказках-небылицах всех народов всех времен, включая барона Мюнхаузена, вытащившего себя за волосы из болота, и призванных показать детям возможные жульничества и тем защитить их во взрослой жизни. Подробнее читайте в FAQ по эфирной физике.
